Viber 
Дзен 
Нобелевский комитет вручил премию Анни Эрно "за храбрость и клиническую точность, с которой она вскрывает истоки отчужденности и коллективные ограничения личной памяти".
Как сообщал портал Tochka.by, Эрно стала 17-й женщиной из 115 лауреатов Нобелевской премии по литературе за всю ее историю.
Своя жизнь как книжная канва
Всем, кто интересуется современной литературой и лауреатами престижных премий, стоит знать: все книги Эрно написаны исключительно на автобиографическом материале.
Между тем, биография у этой женщины довольно трагическая: аборт, рак груди, тяжелые душевные переживания в связи со смертью матери, которая была владелицей кафе в Ивто – небольшом городке на севере Франции.
Поэтому читателям книг Эрно, чей литературный дебют состоялся в 34-летнем возрасте, нужно быть готовыми: это будет весьма сложное чтение.
Да здравствует Франция!
Французская литература была и остается предельно реалистической – натурализм здесь "процветает" во всем: от описания жизни общества до внутреннего мира отдельного человека, персонажа.
Повествование в книгах писателей Франции зачастую ведется от первого лица, и оно очень философично, религиозно. И при этом эмоционально-депрессивно.
В то же время это творчество людей, обожающих жизнь и влюбленных во все вещественное, как и их герои, которые несмотря на глубокий душевный надлом обладают силой духа.
Большое внимание во французской литературе отводится порицанию буржуазной морали. Сокрушительная критика мещанского быта и образа мыслей стала своеобразной визитной карточкой литературы Франции.
"Войны в мире шли своим чередом…"
В полной мере все вышесказанное присуще творчеству Анни Эрно, чьи книги можно найти сегодня на книжных прилавках в Беларуси. Некоторые из них, судя по содержанию, имеют определенный (и высокий) возрастной ценз.
Портал Tochka.by выбрал пять цитат из книги Анни Эрно "Годы" (2008), которая была переведена на русский язык в 2021 году.
Этой книге, которая состоит из заметок и эссе, присущи элементы дневника. При этом все части романа "Годы" складываются в единое целое – сложное и зрелое размышление о прошлом и настоящем, видное место в котором занимает родная для Эрно Франция.
***
Войны в мире шли своим чередом. Интерес, который мы к ним испытывали, был обратно пропорционален их длительности и удаленности, и зависел в основном от присутствия или отсутствия среди их участников европейцев. <…> Еще непонятней были мотивы [войн], в глубине души мы думали, что и сами участники их не знают, и подписывали без всякой веры петиции по поводу конфликтов, чьи причины не удерживались в голове.
***
По собственному желанию и по воле государства, при поддержке банков и жилищных накопительных программ люди "получали доступ к собственности". Осуществившись, эта мечта, это достижение определенной социальной ступени словно бы сокращало время, приближало семейные пары к старости: здесь они проживут вместе до смерти. Работа, женитьба, дети. Они прошли до конца маршрут воспроизводства, теперь отлитый в камне и закрепленный рассрочкой на двадцать лет. И теперь очертя голову бросались что-то мастерить, перекрашивать стены и клеить обои.
***
Смотреться в зеркало, с нетерпением ждать, когда отрастут волосы и можно будет сделать хвост. Высматривать у окна, не придет ли внезапно подруга. За ужином приходилось клещами тянуть из нас слова, мы оставляли еду на тарелке, вызывая упрек: "Вот поголодала бы в войну, меньше бы привередничала". Желаниям, раздиравшим нас, родители ставили разумный предел: "Слишком многого хочешь от жизни".
***
Коммерческое время по-прежнему теснило и насиловало время календарное. "Ну вот и Рождество!" – вздыхали люди, когда сразу после ноябрьских праздников супермаркеты вываливали горы игрушек и шоколадных конфет. Они дурели от невозможности вырваться из тисков главного праздника, заставлявшего равняться, в своем одиночестве и покупательской способности, на общество – словно вся жизнь была лишь подготовкой рождественского вечера. При такой логике хотелось заснуть в конце ноября и проснуться в начале следующего года.
***
Факты, реальность — материальная и нематериальная, доходили до нас цифрами и процентами: количество безработных, продажи машин и книг, вероятность заболеть раком и умереть, положительные и отрицательные оценки. Пятьдесят пять процентов французов считают, что в стране слишком много арабов, тридцать процентов имеют дома видеомагнитофон. Два миллиона безработных. Цифры не свидетельствовали ни о чем, кроме фатальности и предопределенности.
Никто не смог бы назвать дату, когда Кризис, в его смутной и бесформенной реальности, стал для нас и истоком мира, и бесспорным синонимом абсолютного зла.
